«Катюши» – «Сталинские орга́ны» - Артем Владимирович Драбкин

24 градусов не рекомендовалось ими стрелять. Заряжали их только 8 штук. С ними была беда. Бывали взрывы на пакетах. В соседней батарее разнесло направляющие. Мы уж и сверху брезентом накрывали и водой поливали. Под Курском беспрерывно стреляли.

В Орловской операции мы были при 11-й гвардейской армии, потом 61-й армии, потом еще где-то.

Во был случай! Там получилось так, что 2 часа в говне по шейку сидели. Было делов… Это еще в 10-й армии, летом 42-го. Пошли на НП с начальником разведки Мишкой Тищенко. Осталось до высотки метров сто. Как начал он лепить с миномета! Видим – какая-то выемка в низинке. Мы туда прыгнули – и по шею в дерьме. Это была уборная! Скворечник сгорел. Вот в этом говне мы часа полтора или два стояли. Вылезли. Ну, ты представляешь?! Приперлись обратно. Все скинули. Старшине приказали баню топить. Мылись-мылись – все кажется, что от нас несет. Чуть ли не в кровь себя истерли. Долго после этого командир дивизиона майор Пельмиров Василий Павлович, коми, вызовет нас, заходим в блиндаж, он носом поведет: «Ординарец, открой дверь, а то что-то говном несет». Знаешь, как издевались?! Пока чего-то еще не случилось…

Кто выбирал цели для «катюш»?

Давали цели сверху. Но когда в обороне, все командиры – на пехотных полковых НП. Рядом радиостанция и телефон. Чуть что – могли вызвать огонь. Ночью в преферанс играли.

Основная задача – это поддержка пехоты, укрепленные сооружения. Начальник оперативной группы Брянского фронта был генерал Нестеренко, сильный мужик. Он первый применил массированную подготовку РСами. Дадут команду – и за 70 км, через 2 часа мы на месте, отстрелялись и ушли. Представь себе, 6 полков сразу стреляет? Сначала традиция была такая, что артподготовка кончалась залпом. Потом, чтобы немцы не догадались, стали чередовать. Фронт километров 70, 3–4 позиции и между ними курсировали. Это уже тыл, там только банно-прачечные отряды, да медсанбаты были.

Как относились к немцам?

Когда они в плен сдавались, им главное было пройти первую полосу – километров 5. Потом мародеры могли часы снять, а в первой полосе могли и пристрелить под горячую руку. Под Полоцком поймали немку-связистку. Обычно, когда поймают пленного – пуговицы со штанов срезают: куда он побежит, когда руками штаны держать надо? Вот и ей срезали. Ее пугнут, она руками голову закроет – штаны упадут. Все: «Га-га-га». Потом опять. Не насиловали, нет.

Когда Кенигсберг расстреливали, там у меня был стол из черного дерева и кресло. Шампанское из поместьев. Это дня два было, пока нас не прижали. Там был страшный случай: трофеев было много, и в соседнем гаубичном полку все перепились, а тут немцы… Вырезали всех.

Немцы воевать умеют. Стойкие солдаты. Своих всегда хоронили. Зимой 41-го начали наступать. Помню, стреляли, стреляли по Позднеево. Сколько залпов дали! Пошли вперед – ни одного трупа! Знаешь, какое неприятное чувство?! Конечно, не только мы стреляли, но и артиллерия. Потом бегут: «Комбат, смотри!» Они их в кювет сложили и присыпали.

К концу войны немец не тот стал. В 42-м привели немца. Баварец. Здоровый мужик… Переводчик пришел, еврей. Туда-сюда. Молчит. Потом раскачали. Спросили: «Почему вы евреев не любите?» Молчит. Я говорю переводчику: «Ты ему скажи, что, мол, у вас и языки похожи и культура». Ну, он и начал. Тот не выдержал: «Что! Вы считаете, что я еврей?! Стреляйте меня – я немец!» А в 45-м нет – бежит рысью, только чтобы передок проскочить.

Неуставные отношения были?

Морду, что ли, бить? Да ты понимаешь… Был такой случай. Разрешали посылки посылать домой раз в месяц до 6 килограмм.

Пашков – хороший солдат, мастер на все руки, наводчик. Я уже начштаба дивизиона был. Тут крик: «Танки! К бою!» А он от орудия бегом. Бежит с тазиком, который домой собрался посылать. Я его догнал, таз вырвал, как дал им ему по голове, и он молча побежал к орудию. На следующий день приходит смершевец: «Ростислав, говорят, у тебя Пашков вчера убежал от орудия». – «Откуда ты взял?! Ты что?! Ничего не было!» Он улыбается.

Солдаты за это не обижались. Но я имел право, поскольку не дрейфил и солдат берег. Больше таких случаев не было.

Личное оружие приходилось применять?

У меня был ТТ № Си235, даже сейчас помню. Под Полоцком я выбегаю из-за дома – передо мной немец с автоматом. Близко – метров 15. Нажимаю – осечка. Он остолбенел. Автомат у пояса. Я тоже остолбенел. Если затвор передергивать – он перепояшет с бедра. Оба трухнули. Стрелял-то я отменно, а вот пистолет, жалко, б…, подвел. Как меня стрелять научили? Я в училище пришел. Мы не соображали. Нас построили. Старшина говорит: «Кто хочет на отстрел оружия?» На каждый выпущенный карабин или винтовку была стрелковая карточка. Нужно было сделать пять контрольных выстрелов. Я вызвался и еще человек пять. Отстреливали карабины. Целый день! Оглохли, и правое плечо превратилось в сплошной синяк. Немец? Тут уже наши подбежали, и чем кончилось – не помню, может, пристрелили или он автомат бросил. Это рассказывать долго, а все происходило в считаные секунды.

Трофеи брали?

Еду брали. Под конец войны я в одном замке в угодьях Геринга вырезал 2 картины. Свернул в трубку. А как попали под Кенигсбергом, так все сгорело нахрен, только знамя вынесли. В конце войны солдаты только чай просили. Перешли на подножный корм. Живности много было – поросята, коровы.

Как-то раз слышу, немец орет. Оказалось, зашли к нему, а у него наши самовары, еще какое-то барахло. Ну, поросенка у него зарезали. Он вышел, начал кричать: «Русиш швайн!» и т. д. Слышу – замолк. Спрашиваю: «В чем дело?» – «А мы его, товарищ начштаба, головой в колодец запихнули». А так, чтобы расстреливали – нет. Видел я, как солдаты из соседней бригады поймали какую-то немку и насиловали стоя, а муж стоял рядом, и его на мушке держали. Это единичный случай. Массовых случаев я не видел. Народ-то у нас отходчивый.

Когда в Кенигсберг вошли, там население по помойкам шарило в поисках съестного. Они там хлебнули горя. Солдаты их кормили. В 46-м году их начали вывозить. Я тогда стал нештатным комендантом города Шанттенбурга. Вот тут армия начала разлагаться. За мародерство расстреляли одного перед строем. Это был дикий случай: один друг убил другого за часы, которые тот нашел. Проституция была развита. Начались венерические болезни. Вышел приказ, чтобы без справки о том, что ты не болен,